Но вы с рожденья волчьей масти, у всех у вас
Одной и той же отблеск страсти в разрезе глаз.
Вам снятся сны одни и те же под свет луны,
И слышится полозьев скрежет средь тишины.

И вам нельзя слабеть душою, умерить бег -
Вас шрамами, а не паршою отметил век.
Еще сто лет до горизонта, а там - хребты,
Тяжелые, как мастодонты, пород пласты.

Там ни налево, ни направо, там каждый шаг
Тебе рассчитывать по праву, Вожак.
Хватай-же снег горячей пастью, грудь остуди,
Ты облечен верховной властью,
не подведи!

Ты не единственный, даже не первый
Я необузданный, юный, циничный
Мы будем действовать миру на нервы:
Жить напоказ, целоваться публично.

Ты образованный, в меру доступный
Я - раздолбай в кепаре и кроссовках
Мы многолики, немного преступны
Принцы и барды в мирских потасовках

Ты одиночка в толпе одиноких
Я подстрекатель в толпе бесноватых
Вместе мы будем излишне жестоки.
После, мы вместе найдем виноватых

Ты оклемаешься в грязной больнице
В морге обнимешь меня на прощанье
Я буду помнить усталые лица,
Вечное лето и нимба сиянье

Бьешь по стеклу обнаженной рукой...

Бьешь по стеклу обнаженной рукой
Бросили? - Станешь гораздо сильнее.
Шрамы подарят тепло, и позднее
Сердце охватит блаженный покой

Я обниму, поцелую в висок
Будем глотать никотиновый ветер
Все, что нас держит этой планете
Можно сегодня забыть на часок

Город поплачет, а нам ни к чему
Нас не найдут на заплеванной крыше
Небо нас тянет все выше и выше
Только осталось понять - почему?

Ветер задумчиво падает вниз
Лезет руками под складки одежды
Так, чтобы мы, не теряя надежды,
Сбросили с крыши последний каприз

Кинемся прочь от любви, от тюрьмы.
Город простит нам разбитые руки,
Шрамы на теле, душевные муки…
Город поймет… он такой же, как мы.

Он съездил за пивом и другу по роже

Он съездил за пивом и другу по роже
Бренчал на гитаре почти до рассвета
Ему мотоцикл был жизни дороже
А ганжа ценнее любого совета

Он выкурил травку и нас из квартиры
Словил неотложку и яркие глюки
Поджег сигарету и дверь у сортира
Порезал диван и дрожащие руки

Он вырезал почку и лишних соседей
Он клеил коллаж и всех местных девчонок
О нем говорили: «Он бабник!», «Он педик!»
Затрахав любовью до самых печенок

Сломал себе пальцы и люстру в прихожей
Разбил себе бошку и зеркало в ванной
Он знал, что он псих, на других не похожий
Достав молоток, он убил свои раны

Хрустальная туфелька твердо ступает на стол...

Хрустальная туфелька твердо ступает на стол
У Золушек нынче весьма своевольные нравы
Им скучно плести кружева, они тянут ментол
Под рок или поп, открывают бутылку отравы

Изящная ножка пинает спасительный крест
Такие металлы у Золушек нынче не в моде
Они покоряют эстрады крутой Эверест
Прекрасной ладошкой давая автограф – «по морде»

Столь дивные шеи не портит огромный алмаз
И платье им шьет уже вовсе не крестная фея
Количество граней они вычисляют на глаз
И так же на глаз выбирают себе корифея

Короткие юбки поверх кружевного белья
И Золушки снова играют в высокие чувства.
И принца им мало, теперь – подавай короля!
Все было б смешно, если б не было чуточку грустно...

Всё - Саша Бес

Не надо слов. И проходите мимо.
Здесь счастье не летает на метле.
Здесь день за днем идут необратимо
И гнев кипит в невиданном котле.

Здесь звон цепей и гулкий звук ударов
Сливаются со смехом палача,
Здесь отсветы чудовищных пожаров,
И капли крови по камням стучат.

Не надо слов. Не надо криков боли.
Вы слишком слабы – вам не перенесть
Ни торжества безумия в неволе,
Ни тщательно продуманную месть,

Ни голода, ни холода, ни пыток,
Ни страха, ни отчаяния – нет!
В вас доброты и робости избыток
И слишком мало или много лет.

Так обходите дальнею дорогой,
Сворачивать не стоит. Лишь одно
Над круглой ямой, дышущей тревогой,
Светится тусклым Люмосом окно.

Оно не даст вам помощи, укрытья,
Успокоенья, радости и сил.
Предсказаны ужасные событья,
Что ветер вместе с дымом приносил.

Но если ты, прохожий любопытный,
Достаточно умен, хитер и смел,
По-слизерински гордый, властный, скрытный,
В заклятьях Непростительных умел,

Твоя награда: камера в подвале,
С плохой водою фляга, сухари,
Участие в допросном ритуале,
Семь дюймов заколдованной двери.

Соратники твои: боец Дурмштранга,
Волшебник благороднейших кровей,
Два брата из заброшенного замка
И оборотень – зверь среди зверей.

Меня ты знаешь; может быть, боишься.
Не стоит, ибо страх – не наш удел.
Ты рвешься в бой и на отсрочку злишься,
Но погоди – у нас немало дел.

Запомни: и у темных есть законы,
Цена победы – жертвы. Честь храни,
И всякого, кто чинит нам препоны
Так ненавидь, чтоб дрогнули они.

Не поддавайся пыткам, уговорам,
Предательство имеет сотни лиц;
С насмешкою гляди в глаза аврорам,
Прислушивайся к крикам хищных птиц.

Война – не битва. Войны бесконечны.
И мы, пока тверда твоя рука,
Непобедимы. Наши судьбы вечны,
Как вечен боггарт моего врага.

О Латвия моя, не тот я, кто своею
Отчизну не свою надменно назовёт.
Есть высшее, оно не подлежит сомненью:
Собора строгий шпиль и хлад балтийских вод.

О Латвия моя, покуда не озябнет
всё то, что — жизнь моя, покуда ночь темна,
я стану звать в мой сон средневековый замок
и видеть наяву: тот замок — не тюрьма.

О Латвия моя, меж замком и тюрьмою
сон пришлецов иных не углядит родства.
Есть скорбное родство меж мною и тобою,
покуда жизнь моя травой не проросла.

Вновь Венту вижу я. Вновь имя Лиелупе
величием реки с любовью назову.
Родимы мне твои язык и вольнолюбье.
И Вентспилс не во сне со мною: наяву.

О Латвия моя, в окне уже светает.
Хлад вод морских глубок, и мысль моя тепла.
Не оглашаю я всех совпадений таинств.
Ты — вовсе не моя, но я — всегда твоя.

Я родилась не здесь, но здесь душа свободна,
здесь ласковый приют крыла души нашли.
Так помышляла я близ Домского собора
на древней мостовой, вчера, в сплошной ночи.

О Латвия моя, пребудешь ты сохранна.
Проведает мой шаг прибрежных дюн пески.
Но содержанье сна — и вид, и звук органа.
Пусть не сбылись стихи — за всё меня прости.

По моему подоконнику стекают
капли дождя, и нет ничего проще,
чем рассказать о красоте
падения этой капли, высоте
её измерения.
Каждую долю мгновения
тормозя время
надо ли выражать?
Жаль, если это действительно надо.
Справа и слева финский залив.
И в этом такая правда,
как в том, что шевелится лифт
в доме напротив. Живёт шизофреник,
умирают герои или мещане.
Это не озлобленность, поверьте,
это отчаяние.

Зима недаром злится,
Прошла её пора -
Весна в окно стучится
И гонит со двора.

И всё засуетилось,
Всё нудит зиму вон -
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.

Зима ещё хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит...

Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя...

Весне и горя мало:
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу.

Ф.Тютчев